Том 7. Стихотворения, очерки 1925-1926 - Страница 28


К оглавлению

28
       прекратите рост
международного хулиганства!

[1926]

Разговор на одесском рейде десантных судов: «Советский Дагестан» и «Красная Абхазия»


Перья-облака̀,
       закат расканарейте!
Опускайся,
     южной ночи гнет!
Пара
   пароходов
        говорит на рейде:
то один моргнет,
        а то
          другой моргнет.
Что сигналят?
       Напрягаю я
            морщины лба.
Красный раз…
       угаснет,
          и зеленый…
Может быть,
      любовная мольба.
Может быть,
      ревнует разозленный.
Может, просит:
        — «Красная Абхазия»!
Говорит
    «Советский Дагестан».
Я устал,
    один по морю лазая,
подойди сюда
       и рядом стань. —
Но в ответ
     коварная
         она:
— Как-нибудь
       один
         живи и грейся.
Я
   теперь
    по мачты влюблена
в серый «Коминтерн»,
          трехтрубный крейсер. —
— Все вы,
     бабы,
        трясогузки и канальи…
Что ей крейсер,
       дылда и пачкун? —
Поскулил
     и снова засигналил:
— Кто-нибудь,
       пришлите табачку!..
Скучно здесь,
      нехорошо
           и мокро.
Здесь
   от скуки
       отсыреет и броня… —
Дремлет мир,
      на Черноморский округ
синь-слезищу
       морем оброня.

[1926]

Лев Толстой и Ваня Дылдин


Подмастерье
      Ваня Дылдин
был
  собою
     очень виден.
Рост
   (длинней моих стишков!) —
сажень
    без пяти вершков.
Си́лища!
    За ножку взяв,
поднял
    раз
      железный шкаф.
Только
    зря у парня сила:
глупый парень
       да бузила.
Выйдет,
    выпив всю пивную, —
переулок
    врассыпную!
Псы
  и кошки
      скачут прытки,
скачут люди за калитки.
Ходит
   весел и вихраст,
что ни слово —
        «в морду хряст».
Не сказать о нем двояко.
Общий толк один:
        — Вояка!

* * *

Шла дорога милого
через Драгомилово.
На стене —
      бумажный лист.
Огорчился скандалист.
Клок бумаги,
      а на ней
велено:
    — Призвать парней! —
«Меж штыков острых
Наш Союз —
      остров.
Чтоб сломить
      врагов окружие,
надобно
    владеть оружием.
Каждому,
    как клюква, ясно:
нечего баклуши бить,
надо в нашей,
      надо в Красной,
надо в армии служить».
С огорченья —
       парень скис.
Ноги врозь,
      и морда вниз.

* * *

Парень думал:
       — Как пойду, мол? —
Пил,
   сопел
      и снова думал,
подложив под щеку руку.
Наконец
    удумал штуку.
С постной миной
        резвой рысью
мчится
    Дылдин
        на комиссию.
Говорит,
     учтиво стоя:
Убежденьями —
        Толстой я.
Мне война —
       что нож козлу.
Я —
   непротивленец злу.
По слабости
      по свойской
я
   кровь
    не в силах вынести.
Прошу
   меня
      от воинской
освободить повинности.

* * *

Этаким
    непротивленцам
я б
  под спину дал коленцем.

* * *

Жива,
   как и раньше,
         тревожная весть:
— Нет фронтов,
       но опасность есть!
Там,
   за китайской линией,
грозится Чжанцзолиния,
и пан Пилсудский в шпорах
просушивает порох.
А Лондон —
       чемберленится,
кулак
   вздымать
       не ленится.
Лозунг наш
      ряду годов:
— Рабочий,
      крестьянин,
           будь готов!
Будь горд,
     будь рад
стать
   красноармейцам в ряд.

[1926]

Мечта поэта


Поэзия
    любит
       в мистику облекаться,
говорить
    о вещах
        едва касаемо.
Я ж
  открыто
      агитирую
          за покупку облигаций
государственного
        выигрышного займа.
Обсудим трезво,
        выгодно ль это?
Предположим,
       выиграл я:
во всех журналах —
         мои портреты.
Я
    и моя семья.
Это ж не шутки —
стать
   знаменитостью
          в какие-то сутки.
Широкая известность
          на много лет.
За что?
    Всего —
        за четвертной билет.
Всей облигации
        цена сторублевка,
но до чего ж
      Наркомфин
           придумал ловко!
Нету ста —
      не скули
          и не ной,
четверть облигации бери
           за четвертной.
28