Том 7. Стихотворения, очерки 1925-1926 - Страница 33


К оглавлению

33
Пустые места
       называются — дыры;
фиги
   растут
      на Лиге наций;
дважды два
      по книгам — четыре;
четырежды четыре —
          кругом шестнадцать.
Устав,
   отходят ко сну культпросветчики
и видят
    сквозь музыку храпа мерненького:
Россия,
    затеплив
        огарок свечки,
читает
    взасос
       политграмоту Бердникова.
Сидит,
    читает,
       делает выписки
до блеска
     зари
       на лысине шара.
А сбоку
    пишет с него Либединский,
стихи
   с него
      сочиняет Жаров.
Иди и гляди —
       не жизнь,
            а лилия.
Идиллия.

* * *

А пока
   докладчики преют,
народ почему-то
        прет к Левенбрею.
Еле в стул вмещается парень,
один кулак —
       четыре кило.
Парень взвинчен.
        Парень распарен.
Волос штопором.
        Нос лилов.
Мозг его
    чист от мыслей сора.
Жить бы
     ему
       не в Москве,
            а на Темзе.
Парень,
    возможно,
        стал бы боксером,
нос бы расшиб
       Карпантье и Демпси.
Что
  для него
      докладчиков сонм?
Тоже
   сласть
      в наркомпросной доле!
Что он
    Маркс
       или Эдисон?
Ему
  телефоны выдумывать,
            что ли?
Мат,
  а не лекции
        соки корней его.
Он
  не обучен
      драться планово.
Спорт —
     по башке бутылкой Корнеева,
доклад —
     этажом обложить у Горшанова.
Парень выходит,
        как в бурю на катере.
Тесен фарватер.
        Тело намокло.
Парнем разосланы
         к чертовой матери
бабы,
   деревья,
       фонарные стекла.
В полтротуара болтаются клёши,
рубашка-апаш
       и кепка домиком.
Кулак
    волосатей, чем лучшая лошадь,
и морда —
     на зависть циркачьим комикам.
Лозунг дня —
       вселенной в ухо! —
Все, что знает башка его дурья!
Бомба
   из матершины и ухарств,
пива,
   глупости
       и бескультурья.
Надо помнить,
       что наше тело
дышит
    не только тем, что скушано, —
надо
   рабочей культуры дело
делать так,
     чтоб не было скушно.

[1926]

Долг Украине


Знаете ли вы
      украинскую ночь?
Нет,
  вы не знаете украинской ночи!
Здесь
   небо
     от дыма
         становится черно́,
и герб
   звездой пятиконечной вточен.
Где горилкой,
         удалью
          и кровью
Запорожская
      бурлила Сечь,
проводов уздой
       смирив Днепровье,
Днепр
    заставят
       на турбины течь.
И Днипро́
     по проволокам-усам
электричеством
       течет по корпусам.
Небось, рафинада
и Гоголю надо!

* * *

Мы знаем,
     курит ли,
         пьет ли Чаплин;
мы знаем
     Италии безрукие руины;
мы знаем,
     как Ду́гласа
          галстух краплен…
А что мы знаем
       о лице Украины?
Знаний груз
      у русского
          тощ —
тем, кто рядом,
       почета мало.
Знают вот
     украинский борщ,
знают вот
     украинское сало.
И с культуры
      поснимали пенку:
кроме
   двух
     прославленных Тарасов —
Бульбы
    и известного Шевченка, —
ничего не выжмешь,
         сколько ни старайся.
А если прижмут —
         зардеется розой
и выдвинет
      аргумент новый:
возьмет и расскажет
         пару курьезов —
анекдотов
     украинской мовы.
Говорю себе:
      товарищ москаль,
на Украину
      шуток не скаль.
Разучите
    эту мову
        на знаменах —
             лексиконах алых, —
эта мова
    величава и проста:
«Чуешь, сурмы заграли,
час расплаты настав…»
Разве может быть
        затрепанней
             да тише
слова
   поистасканного
          «Слышишь»?!
Я
    немало слов придумал вам,
взвешивая их,
       одно хочу лишь, —
чтобы стали
      всех
        моих
           стихов слова
полновесными,
       как слово «чуешь».

* * *

Трудно
    людей
       в одно истолочь,
собой
   кичись не очень.
Знаем ли мы украинскую ночь?
Нет,
  мы не знаем украинской ночи.

[1926]

Октябрь. 1917–1926


Если
   стих
     сердечный раж,
если
  в сердце
       задор смолк,
голосами его будоражь
комсомольцев
       и комсомолок.
33